Если очень долго стоять на ветру, то все дурные мысли становятся ледяными осколками, блестящими стекляшками, падающими в темноту осеннего вечера и с неслышной грацией разбивающимися о мокрый асфальт.
Если отпустить себя, то можно будет с опозданием обнаружить царапину на смуглой щеке, удивлённые карие глаза и свою руку, ещё не остывшую от пощёчины, звук корой будет слышен между нами ещё долго. Если будет это "долго".
Если забраться с ножками, одетыми в любимые полосатые носочки, на стул, зашторить окна так, чтоб ни один заблудший лучик не сумел преодолеть сопротивление золотистой ткани, поставить на полу сломанном магнитофоне любимую кассету, шипящую чуть ли не громче самой музыки, и бездумно смотреть на колеблющиеся от дыхания пушинки свитера, теребя в руках чашку с горячим кофе с молоком, то окажется, что ты способна перенести такое, о чём раньше и не подозревала хотя бы ради подобных минут.
И, наконец, если перестать основываться лишь на своих ощущениях комфортного и не комфортного, приемлемого и нет, то можно разрешить себе больше, не задумываясь о том, как всё будет истолковано.